Когда Роберт заговаривал о Филадельфии, Дженни не проявляла никакого неудовольствия. Задерживаясь у него допоздна она не делала даже намеков на то, чтобы остаться на ночь. Казалось, ее вполне устраивает заведенный Робертом порядок, по которому они встречаются два раза в неделю. Однако, чем реже они виделись, тем больше Дженни сосредоточивалась на своем чувстве. Роберт это понимал. У нее был такой вид, как будто, когда они вместе, она наслаждается каждым мгновением, и однажды вечером после вполне заурядного и даже более чем заурядного ужина в ресторане в Риттерсвиле Дженни вдруг неожиданно заявила:
— Наверно, если б я знала, что этот кофе отравлен, а отравил его ты, я бы его выпила.
Роберт недоуменно уставился на нее. Потом улыбнулся.
— По-моему, он и на самом деле — настоящая отрава.
Дженни не улыбнулась в ответ.
— Я так счастлива с тобой. Если умереть счастливой, смерть была бы продолжением, а не концом всему.
Роберт смущенно поежился, так же серьезно он ответить не мог, а отделываться шуточками ему не хотелось. Наступившее молчание казалось зловещим и неуместным.
— Дженни, стоит ли говорить о смерти? Ведь тебе удалось преодолеть свой страх перед ней, ты сама говоришь. А вот я, пожалуй, со своим не справился. Могу признаться, для меня это по-прежнему гнетущая тьма.
— Мне очень жаль, Роберт.
— Ну что ты, не надо извиняться. Просто нелепо, что ты, молодая девушка, так часто говоришь о смерти. Конечно, когда-то мы все неизбежно умрем, но, я надеюсь, не так уж скоро. Мы, во всяком случае, — он тут же пожалел, что сказал «мы», и отвел глаза.
— Я ведь извинялась не за то, что заговорила о смерти. Мне жаль, что тебя угнетает мысль о ней. Но я тебя понимаю. Чтобы преодолеть страх, нужно побыть со смертью рядом. И тогда ясно: смерть просто мало чем отличается от сна. Если верить Байрону, то сон и смерть одно и то же.
Роберт вздохнул.
Второго мая Роберт получил письмо от Эрнста Ганнароте — президента фирмы «Арробритт Компания» — так называлось главное отделение «Лэнгли Аэронотикс» в Филадельфии — с приглашением приехать и поработать у них в техническом отделе. Роберт предполагал уехать первого июня и занялся поиском, кому бы сдать свой дом до окончания срока аренды. Ему хотелось перед отъездом подарить Дженни какое-нибудь украшение — ожерелье или брошь — и он стал подыскивать что-нибудь в ювелирных магазинах Риттерсвиля и Лэнгли, не блещущих большим выбором. Что преподнесет ему в подарок Дженни, он знал — белый свитер.
Насвистывая, Роберт поднимался по шаткой стремянке на свой чердак с островерхой крышей. Он взялся за ступеньку и отвел стремянку от стропил, к которым она была прислонена, готовый схватиться за них, если лестница поедет по полу, и уже представляя, как повиснет в пяти футах от пола Но лестница не поехала. Роберт вскарабкался на чердак и подошел к чемоданам. Он мельком заглянул в них, ему не хотелось рассматривать связанные с прошлым вещи, которые там лежали — пара забытых носков, изношенная рубашка, программа мюзикла на котором он был в Нью-Йорке с Никки. Он помнил, как они ходили на этот спектакль, но чего ради он сохранил программку? В другом чемодане он увидел полосатый летний костюм — скоро станет тепло и его можно будет носить. Роберт снес чемоданы вниз, поставил на красную тахту. До отъезда в Филадельфию оставалось целых шестнадцать дней, он еще не побывал там, чтобы подыскать жилье, но ему хотелось, чтобы чемоданы были на виду и напоминали ему о предстоящем отъезде.
Роберт убрал стремянку в нижний шкаф за тахтой. Потом достал перо, бутылку чернил и альбом, где рисовал деревья, и поставил чернила на подоконник. Он давно задумал нарисовать иву, которая росла у его окна благо она была под рукой. Ей суждено было стать тридцать вторым нарисованным им деревом. Сверху на каждой правой странице альбома над рисунком значилось название и вид дерева. Ива называлась Salix nigra.
Закончив рисовать, Роберт достал из ящика письменного стола почтовую открытку и набросал на ней толстую улыбающуюся птицу с чемоданом под крылом, стоящую на коврике перед входной дверью. Мелкими аккуратными буквами Роберт написал в правом углу:
«Упрямый жди-пожди».
Местообитание: дома состоятельных людей
Оперение: Яркая, пестрая, красная с белой грудкой, красные крылья с голубой окантовкой, черный раздвоенный хвост.
Пение: Напоминает возглас «Жди-пожди! Жди-пожди!»
Это была уже десятая или двенадцатая птица которую Роберт нарисовал для Дженни. Ей нравилось получать такие открытки по почте, она их собирала и хранила в маленькой книжке с переплетом из синего шелка Он уже забыл, каких птиц он ей посылал Помнил только белогорлого воробья, кривоногого чипперельского петуха и птицу-прищепку, которая нравилась Дженни больше всех.
Вдруг Роберт спохватился, что уже четверть седьмого. В половине восьмого он должен встретиться с Дженни в «Золотых цепях», где они не были с тех пор, как впервые там вместе обедали. Роберт принял душ, вымыл голову, надел брюки от костюма, который только что принес из чистки, белую рубашку и присел к пишущей машинке, чтобы написать матери. Прежде всего он сообщил ей, что собирается переехать в Филадельфию, ведь когда он написал ей в последний раз, это еще не было решено окончательна. Затем объяснил, что переезд означает продвижение по службе и прибавку к жалованью. Он хорошо помнил что о Дженни писал матери только однажды, да и то лишь рассказывая об узком круге друзей, которыми обзавелся. Сейчас он написал «Все же мне немного жаль уезжать из Лэнгли, ведь Нилсоны и еще несколько человек из бюро стали мне близкими друзьями, и мне будет недоставать Дженни Тиролф. Она мне нравится, хотя она гораздо моложе меня. Ей двадцать три. Совсем неискушенная, но не такая уж и простушка, в общем, не из тех девушек, которых встречаешь на каждом шагу».